|
Месье
Эмиль Бенаму переживал и более
удачливые времена. Старший комиссар
отдела по борьбе с фальшивыми
деньгами выиграл не одну кампанию
против фальшивомонетчиков. Последнее
его громкое дело слушалось в суде
шесть лет назад. Тогда он здорово
помог фальшивомонетчику Верзини
уединиться в тюрьме на 20 лет.
Но
сейчас где-то обитает человек, взять
которого ему пока не по силам. Это не
банда, а именно одиночка. Бенаму
достаточно опытен, чтобы утверждать
это с большой долей уверенности.
Деньги появляются только в единичных,
«авторских» экземплярах. Сначала это
была банкнота в 1 тыс. старых франков,
на которую эксперт Банка Франции
обратил внимание в 1951 году. Распознать
подделку было так же трудно, как и
шесть лет спустя, когда появились
вызвавшие подозрения банкноты в 5 тыс.
франков. И вот последние произведения
мастера фальшивок — новые 100-франковые
банкноты. «Новыми» они были только в
смысле обновленной валюты (в 1960 г. во
Франции была проведена денежная
реформа), сами же купюры загадочным
образом были «состарены».
Он
не мог бы перечислить все совещания,
заседания и беседы с представителями
национального банка, министерства
внутренних дел, где пытались найти
разгадку этого феномена. За 12 лет так и
не удалось нащупать хоть какую-нибудь
ниточку. Конечно, проводились
многочисленные анализы, прежде всего
бумаги, на которой были напечатаны
фальшивые деньги. Вывод — все эти
банкноты изготовил один и тот же
человек. Неизвестно было даже, мужчина
это или женщина. Во всяком случае
соперник, способный на такую тонкую и
точную работу, вызывал у комиссара
уважение. Это не мешало
темпераментному южанину каждый раз
разражаться проклятиями, как только
речь заходила об этом «фантоме».
Не
один раз комиссар призывал Банк
Франции обратиться к помощи населения
в выявлении преступника. Каждый раз он
наталкивался на ответ: это совершенно
невозможно, так как невозможно
указать ни один достоверный признак,
по которому и дилетант мог бы отличить
поддельные деньги от настоящих. Надо
заботиться о спокойствии населения.
Таким образом, французскому
национальному банку не оставалось
ничего другого, как только аккуратно
принимать фальшивые банкноты и
обменивать их на настоящие. Один
постоянный признак установить все же
удалось: автор на относительно
крупных партиях своих банкнот не
менял номера серий. Но так как
банкноты поступали в обращение
поштучно, проследить за их номерами
было практически невозможно.
1963
год. Конец ноября. Бенаму стоит у окна.
Серое небо расщедрилось на хороший
дождик. Караваны автомобилей, вялая
зелень сквера, колеблющееся море
зонтов. Телефонный звонок.
Разуверившийся в успехе комиссар
впервые обрел надежду в своей долгой
беспросветной борьбе с невидимым
противником.
В
почтовом отделении на бульваре
Бессьер работают чертовски
наблюдательные люди. Оттуда поступило
сообщение о том, что некий посетитель
с пачкой 100-франковых банкнот приобрел
различные ценные бумаги. Служащий по
номерам банкнот определил, что они
фальшивые. Но человек уже вышел на
улицу и как раз садился в машину.
Служащий все-таки успел запомнить
номер и дал описание посетителя: ему
лет 50, он крепкого сложения...
Бенаму
просит оставить ему номер автомашины,
благодарит и вешает трубку, тут же
связывается с полицейским
управлением. Владельцем «рено»
оказывается Алексис Шувалов,
родившийся в 1927 году в семье русских
эмигрантов в Ницце, проживающий...
Бенаму записывает полученные данные и
уже через несколько минут
инструктирует своих людей. Большая
операция, пока что нужно организовать
тщательное наблюдение, никаких
арестов, подробный инструктаж на
почте, постоянная связь с управлением...
Проходит
почти три недели, прежде чем Шувалов 23
декабря 1963 г. снова появляется на
почте. Служащий спокойно принимает
пачку банкнот и протягивает клиенту
облигации. Потом Шувалов направляется
с теми же целями в другие банковские
филиалы. Он повторяет свой обход 30
декабря 1963 г., 7 января 1964 г., 17 января в
дело вступает полиция.
Алексис
Шувалов все отрицает. Он не виновен.
Какие фальшивые
деньги? Да он их и в руках никогда не
держал. Откуда у него эти банкноты?
Надо подумать... Когда полиция
начинает проявлять нетерпение,
Шувалов вспоминает: «Ну, конечно... Как
же я мог забыть? Мой кузен Антуан
Довгье, у нас с ним были кое-какие
расчеты». Довгье, оказавшись в полиции,
долго не раздумывает. Он дает
показания, что он получил деньги от
своего друга Чеслава Боярского. Где
его можно найти? Он живет в Монжероне,
там он построил себе красивый дом.
Через
пару часов несколько машин
останавливаются перед домом в
Монжероне, авеню Сенар, 33. Это скромный,
но с большим вкусом построенный дом с
ухоженным садом. Полиция прибыла, не
имея ордера на обыск, след был
настолько горячим, что решили не
тратить времени на официальный запрос.
Боярский протестует, но его просто
отодвигают в сторону. «Что находится в
чемодане?» «Не ваше дело!»
Боярский
пытается бороться с полицейскими: «Это
незаконно! Это налет!»
Чемодан
открыт. В нем пачка новеньких банкнот.
«Это фальшивые деньги! Они
конфискованы, месье Боярский!»
Когда
позднее содержимое чемодана
проверяют эксперты Банка Франции,
выясняется, что деньги настоящие.
Обыск
в конце концов завершается
безрезультатно, но полиция считает,
что найденные деньги сами по себе
являются уликой и поводом для
серьезного разговора в Париже с их
владельцем. Подозреваемый с порога
отметает все обвинения в изготовлении
фальшивых денег, к этому моменту готов
и официальный ордер на арест.
Практически одновременно с ордером
Бенаму получает сообщение из Банка
Франции, содержание которого нам уже
известно. Комиссар воспринимает его,
не дрогнув. За свою многолетнюю службу
в отделе по борьбе с фальшивыми
деньгами он вывел на чистую воду свыше
200 мошенников, он знает своих клиентов.
Все они, большие и маленькие, делятся
на разговорчивых и скрытных. Боярский
скрытен. На вопросы отвечает
обдуманно и неохотно.
В
его доме на авеню Сенар ничего не
нашли. Случается и такое. Значит,
поторопились, слишком уверовали в
близкий успех, думали, что имели дело с
обыкновенным преступником.
Алжирец аккуратно переводит
разговор на дом Боярского. Хозяин
гордится своим домом. Он понимает в
этом толк, это его профессия, он
инженер-строитель. Боярский сам
спроектировал свою виллу, сам
участвовал в строительстве и с начала
до конца осуществлял авторский надзор
за строительством. Это именно то, что
хотел услышать Бенаму.
Снова
полицейские наряды отправляются в
Монжерон. Простукиваются все стены,
перекрытия, весь дом снизу доверху.
Внимательнейшим образом обследуется
подвал. Работа идет непрерывно в
течение восьми часов. Все устали, уже
потеряли надежду. В последний раз в
гостевой комнате свернут ковер, на
котором стоит большой письменный стол
хозяина дома. И как раз под этим столом
полицейских ждет удача: здесь
находится мастерски замаскированный
спуск в подвальное помещение. Его
площадь — всего 6 кв. м, но здесь есть
все необходимое, начиная от рулона
бумаги до пресса.
Через
несколько месяцев в этом подвальном
помещении в присутствии свидетелей
произойдет чудо. Боярский пояснит со
всеми подробностями, что он делал,
чтобы изготовлять совершеннейшие во
всем мире фальшивки. Чиновники
следствия вне себя. Этот человек
обладает удивительными,
феноменальными способностями. Перед
ним бледнеет вся история изготовления
фальшивых денег.
Жизненный путь
Все
в облике этого человека значительно:
высокий лоб, узкий, несколько
великоватый нос, энергичный
подбородок, живые глаза за стеклами
очков и, наконец, тяжелая, прямая
походка. В первый раз он входит 12 мая
1966 г. в зал суда присяжных на берегу
Сены. Это тяжелые шаги карлика,
возомнившего себя великаном. Это,
вероятно, происходит подсознательно.
Рост Боярского — 1 м 58 см. Тяжелая
поступь характерна для многих
невысоких людей.
Но
человек, которого один французский
судебный репортер окрестил «профессор
Косинус», так как форма его головы
блестяще иллюстрирует ставшее
нарицательным прозвище
высокообразованных людей — «яйцеголовые»,
на самом деле явление исключительное,
хотя и в негативном смысле. Журналисты,
собравшиеся в зале суда, не клеймят, а
скорее сочувствуют ему. В их
репортажах звучит тихая мелодия
реквиема по потерянному гению,
которому общество не смогло
предложить ничего иного, кроме
карьеры преступника.
«Художник,
маг, гений, само лукавство» — так
называет его «Юманите». Репортер из «Монд»
пишет о его «удивительных,
необыкновенных способностях», считая
его «самым оригинальным
фальшивомонетчиком своего времени».
13
лет понадобилось французским стражам
порядка, чтобы арестовать этого врага
государства, паразита на теле
общества, который успел выпустить
фальшивых денег на сумму 249 млн.
франков (в этой цифре суммированы
старые и новые франки. Действительный
эквивалент фальшивых банкнот так и не
был установлен. Французский
национальный банк на процессе заявил
об ущербе в 1,1 млн. франков. Нанесенный
ущерб оценивается и в 3,6 млн. франков).
Уже один этот факт вынудил публику,
собравшуюся в зале суда, отнестись с
уважением, а затем с симпатией к
главному обвиняемому, по мере того,
как слушатели узнавали о его жизни.
Чеслав
Боярский родился в 1912 году в польском
городке Ланцут в семье мелкого
коммерсанта. В львовском
политехникуме изучал политическую
экономию, через несколько лет получил
в университете Данцига диплом
инженера-строителя. В начале второй
мировой войны он офицер польской
армии. В 1940 году в Марселе он вступает
в ряды Сопротивления, победу
встречает в составе батальона
польских добровольцев в Париже.
Многие
его боевые друзья возвратились на
родину. Чеслав Боярский решил, что во
Франции он найдет лучшее применение
своим способностям. В Бобиньи,
северном пригороде Парижа, он снимает
маленькую квартиру и превращает ее в
мастерскую. Там он самозабвенно
работает, изобретает, получает
патенты: за изготовление пластмасс, за
электробритвы, за ротационные моторы...
Но ему не удается найти заказчика, его
изобретения оказываются никому не
нужными. Дипломы Боярского о высшем
образовании не признаются во Франции,
он не может занять положение, на
которое рассчитывает. Уже немолодой
человек продолжает мастерить,
выдумывать, изобретать. В 1948 году он
женится на молодой француженке из
состоятельной семьи. Сюзанна, а также
ее родители верят в его талант,
поддерживают честолюбивого
изобретателя. Но это не выход. Чеслав
Боярский не может жить подаянием. В
тот же год у какого-то старьевщика за
200 старых франков он приобретает
неисправное биде «старого режима». Из
него он делает мельничную установку
для переработки бумаги. Инженер-строитель,
абсолютно не знакомый с полиграфией,
штудирует специальную литературу и
строит небольшой пресс. Потом он
занимается изучением паутины
тончайших линий и точек на банкнотах,
которые также очень далеки от
технических чертежей, в коих он
практиковался в Данциге. Чеслав
чертит, рисует, занимается
гравировкой, работает резцом,
смешивает краски. Отрешенно, упорно,
отчаянно он идет к своей цели. То, чего
он не может получить от общества
нормальным путем, он сделает сам. И с
той же точностью, какая присутствует в
клубке линий и портретах Мольера и
Гюго, он имитирует также следующие
слова: «Подделка государственных
банкнот, а также использование
фальшивых денег в соответствии со ст.
139 уголовного кодекса караются
пожизненным тюремным заключением. Это
наказание распространяется и на тех,
кто ввозит фальшивые банкноты во
Францию».
Результаты,
которых за два с половиной года труда
достиг неутомимый поляк, не прошедший
обучения ни в производстве бумаги, ни
в технике печати, не говоря уже о
графических работах, заслуживают
эпитета «гениальные». Его банкноты
просто совершенны. Он подумал и о
водяных знаках. Для того, чтобы
окончательно снять все возможные
подозрения, Боярский изобретает
специальную установку, которая «старит»
деньги. Эксперты Банка Франции,
выступая в суде, признают, что
невозможно было предупредить
общественность, назвав признаки, по
которым можно было бы отличить
продукцию Боярского. Даже им,
экспертам, с огромным трудом, да и то
не всегда, удавалось идентифицировать
банкноты. «Стреляным воробьям»
показался подозрительным хруст,
который издавали банкноты, если их
усердно мять. Но кому придет в голову
мять деньги? Единственная реальная
улика — это повторяющиеся номера
банкнот, но она начинает «работать»
только тогда, когда фальшивые
банкноты поступают целыми пачками.
На
первую изготовленную самостоятельную
банкноту Боярский приобрел петушка
для рождественского стола 1950 года. За
долгое время это был первый вклад
главы семьи в семейный бюджет. До 1954
года отвергнутый обществом гений
изготовлял 1000-франковые банкноты. Он
сам пускал их в оборот, всегда по одной
купюре, затесавшейся среди настоящих
денег. Постепенно Боярский
освобождается от всех финансовых
забот, но в конце 1954 года
останавливает, несмотря на
подбадривающее молчание прессы, свое
прибыльное производство, вновь
посвятив себя изобретательству. Но на
этом поприще удача так и не улыбнулась
ему. В 1957 году Боярский начинает
производство банкнот в 5 тыс. франков.
Инфляция сказывается и на его
промысле. Кто будет безучастно
смотреть на то, как финансовые
воротилы выпуском новых денег
обесценивают оплату
квалифицированного труда? Рабочие и
служащие борются за свои права
забастовками. Чеслав Боярский лишен
права на забастовку. Ему остается
только расширить свое производство,
но он по-прежнему сбывает свои
банкноты самостоятельно. В 1960 году он
строит виллу в Монжероне, в ее подвале
в 1962 году Чеслав начинает выпуск
банкнот в 100 новых франков.
Его
друг Антуан Довгье, которого Боярский
неоднократно спасал от неуплаты
долгов, в конце концов становится его
сообщником. Боярский предупреждает
его: ни в коем случае нельзя его
деньгами расплачиваться в банке или
на почте. Довгье за 70 настоящих
франков получает 100 франков Боярского,
такой курс они установили. Довгье
вовлекает в дело своего родственника
Шувалова, рассчитываясь с ним по курсу
75 настоящих франков за 100 франков
Боярского. Время идет, никаких
тревожных сообщений не появляется.
Постепенно соучастники Боярского
смелеют. Для Шувалова Боярский —
фальшивомонетчик совершеннейшего
класса, которого нельзя уличить.
Опасаться нечего... Для Боярского
Шувалов стал гибелью, тогда как
комиссару Бенаму он принес
неожиданное счастье.
После
оглашения приговора Бенаму заявил: «Возможности
искусства Боярского ошеломительные.
Если бы он во Франции подделывал
доллары, его бы, вероятно, вообще
никогда не арестовали».
Американский
журнал «Тайм» писал о фальшивых
деньгах Боярского: «Это была
настолько чистая работа, что... даже во
Франции, где производится 80 % всех
фальшивых денег, Боярский заслуживает
славы Леонардо да Винчи».
Что
касается 80 %, то это сильно
преувеличено. По официальным данным,
именно в США производится не меньше
половины всех фальшивых денег. Важнее
другое. Почти во всех откликах на
судебный процесс содержался вопрос:
кем бы мог стать этот человек, если бы
он попал в хорошие руки? Что бы стало с
ним, если бы он вернулся в Польшу?
Варварски разрушенная страна, тысячи
ученых которой были истреблены,
нуждалась в таких людях, как Боярский.
Что заставило его, человека с
незапятнанным прошлым, забыть столь
свойственный поляку патриотизм?
Что
удерживало его во Франции, где все его
инженерные начинания, его
квалификация, его патенты оказались
не нужны?
Процесс
12
мая 1966 г., четверг. Человек, сидящий
сейчас на скамье подсудимых, после
двух с лишним лет предварительного
заключения очень мало похож на
энергичного изобретателя и
предпринимателя. Бледное, измученное
лицо. Чеслав Боярский тяжело болен. У
него туберкулез легких и костный рак.
И все равно он готов к борьбе с
обществом, которое отказало ему в
признании, с судом этого общества.
Перес, председатель суда, доволен, он
рассчитывает сыграть не последнюю
роль в этом спектакле. Он уже знает,
что поляк отнюдь не обладает
ораторскими способностями, у него
затруднения с французским, а что
касается логики, которая была ему
незаменимой помощницей в
изобретательской деятельности, то
сейчас она ему явно изменяет. Боярский
держится отстраненно, он всегда был
одиночкой, который все делал сам, он не
мастер вести диалог, но теперь ему
приходится это делать, и он, как слепой,
попадает в нехитрые ловушки, которые
расставляет Перес.
«Скажите,
обвиняемый, вам никогда не приходила в
голову мысль подыскать себе работу? И
потом, бывает, люди решаются на
воровство, даже на убийство, но почему
фальшивые деньги..?»
Боярский
понимает, что его провоцируют, но не
может возразить, что ему так и не
удалось найти работу, чувствует себя
оскорбленным намеком судьи, не
делающим чести последнему: воровать
или даже убивать лучше, это доставит
меньше неприятностей
государственному банку. Но так «социально»
Боярский не рассуждает: «Господин
председатель, я никогда не был в
состоянии что-нибудь украсть или
напасть на кого-нибудь. Я запер себя в
своей башне из слоновой кости и хотел
сделать что-то своими руками. Я знал,
что мои дети будут презирать меня,
если я не смогу накормить их».
Перес: «У
вас не было ощущения, что вы
занимаетесь чем-то противозаконным,
подлежащим наказанию?»
Боярский: «Это
было больше, чем ощущение, господин
председатель. Я это знал. Я сам писал
это на своих банкнотах. Я испытывал
страх, но я знал также, что никому
конкретно я не наношу вреда. Банкноты
циркулируют, деньги меняют владельцев,
текут...»
Перес: «Прежде
всего они текли к вам...»
На этот раз
Боярский не отступает, возбужденный,
он перебивает председательствующего,
он хочет, чтобы ему дали высказать
свою теорию, свое оправдание. Во
Львове он штудировал политическую
экономию. «Я слушал лекции старого
профессора, который преподавал там
еще при царе. Он рассказывал, что видел
своими глазами, как сыновья богатых
родителей прикуривали свои сигары от
100-рублевых ассигнаций. Профессор
говорил, что тот, кто сжигает деньги,
чтобы от них прикурить, наносит вред
государству; банкнота, находящаяся в
обращении, приносит всем прибыль».
Перес: «Значит,
надо направлять в обращение как можно
больше денег. Но это же неразумно, даже
смешно. Хотя нет, это теория инфляции.
Обвиняемый только хотел оказать
государству услуги».
Перес,
вызвав оживление в зале, набрал кое-какие
очки, но не у всех. Большая часть
публики возмущена тем, как судья
издевается над обвиняемым. Сидящим в
зале жаль Боярского. В конце концов,
никого из них он не сделал ни на сантим
беднее. Они понимают, что ему остается
одно — гордость мастерового за свою
работу: «Делать фальшивые банкноты
так, чтобы все их принимали за
настоящие, — это невозможно. Я
отрешился от всего и попытался
сделать невозможное возможным».
Перес
не упускает ни одной возможности
унизить Боярского. Когда Боярский
рассказывает о своих неудавшихся
попытках внедрить свои патенты, Перес
с явной издевкой замечает: «Вам не
вменяются в вину ваши изобретения,
которые никому не пригодились. Это не
преступление, это дилетантство».
Затем, когда возобновляется разговор
об успехах Боярского на стезе
изготовителя фальшивых денег, Перес
не может удержаться от ремарки: «Итак,
ваше дело прогрессировало. Вы смогли
поместить свои прибыли в швейцарский
банк. Вы были очень неосторожны, так
как этот банк не вызывал доверия. Он
обанкротился».
Только
однажды Боярскому удается вызвать
смех в свою пользу. Председателю
вручают синюю банкноту в 1 тыс. франков,
серия которой пять лет назад вышла из
обращения. Перес несколько минут
изучает деньги, пытается смять
банкноту, беспокойно оглядывается: «Может
быть, деньги настоящие?»
ту же
банкноту передают Боярскому. Мельком
взглянув на нее, он говорит: «Поздравляю,
господин председатель, она настоящая!»
После чего не может сдержать смех.
Несмотря
ни на что, Чеслав Боярский продолжает
верить в свой призрачный шанс. Он не
подозревает, что жить ему осталось
всего несколько месяцев. Боярский
правоверный католик, и он надеется на
милость правительства, которое
предоставит ему — фальшивомонетчику
— возможность работать экспертом по
деньгам. Он уже предложил свой вариант
использования для производства денег
бумаги, которую, как он считает,
невозможно подделать. Но это весьма и
весьма шаткие надежды. Его адвокаты в
этой связи отмалчиваются.
Суд
приступает к допросу соучастников
Боярского. Конечно, от былой дружбы не
осталось и намека. Конечно, оба и не
предполагали, что имеют дело с
фальшивыми деньгами.
Перес: «Месье
Шувалов, вы считали нормальным, что 100
франков вам предлагают за 75 франков?»
Шувалов: «Я думал, они настоящие,
может быть, краденые...»
При
рассмотрении методов гениального
фальшивомонетчика заседание в суде
происходит при закрытых дверях. Дают
показания два эксперта. Когда позже
слово предоставляется прокурору
Шарасс и президенту адвокатской
палаты Жоржу Шресте, представлявшему
в суде интересы Банка Франции, в зале
звучит не только хорошо наигранное
возмущение преступной деятельностью
Боярского, но до некоторой степени
уважение к его гению. Перес и 10
присяжных не сделали ни единого
замечания, они целиком обратились в
слух и лишь иногда кивали.
Затем
выступает прокурор. Зал заполнен до
отказа, становится душно. Защитники
обвиняемых адвокаты Тиссадр и Дебрв с
большим трудом пытаются вычленить из
его речи какие-либо смягчающие
моменты. Но Шарасс руководствуется не
логикой, а эмоциями, он говорит о «паразите
в превосходной степени», который
вместо того, чтобы что-нибудь сделать
для общества, предложил ему
обесцененные шутовские деньги. «Низшей
точкой его падения, — гремит в зале
зычный голос прокурора, — было то, что
он ни разу не удосужился уплатить
налоги!» Это был действительно перл.
Фальшивомонетчик, выплачивающий
налоги. Это нечто из ряда вон
выходящее во всей уголовной истории.
Шарасс потребовал высшей меры
наказания — пожизненного заключения:
«Когда же нам применять статью 139 в
полном объеме, как не в этом случае? В
1958 году 20 лет тюрьмы получил
фальшивомонетчик Верзини. Но по
сравнению с Боярским он — мелкая
рыбешка».
После
этого слово получают адвокаты. Им есть
что сказать в пользу обвиняемого и в
укор обществу, которое в общем-то
вынудило Боярского выбрать его дорогу.
Защитники
упоминают и своеобразное толкование
Боярским права в духе своей «теории»,
с которой тот уже ознакомил суд. Оно
свидетельствует о том, что подсудимый
не вполне ведал, что своими действиями
он нарушает закон.
Боярский
в своем последнем слове говорит: «Я
глубоко сожалею о том, что причинил
столь значительный ущерб Банку
Франции. Я совершенно искренне уверяю
вас, что никогда не хотел принести
вред кому бы то ни было. Не отнимайте у
меня надежды исправить свою вину,
принести пользу; подарить моим детям
улыбку».
14
мая 1966 г. оглашается приговор. Надежда
Чеслава Боярского на то, что он еще
сможет улыбнуться своим детям,
рухнула. Он приговаривается к 20 годам
тюрьмы. Председатель суда объясняет «мягкость»
приговора глубоким раскаянием
подсудимого. Боярский потрясен, он
прячет лицо в ладонях.
Но
процесс идет дальше, его сюрпризы еще
не иссякли. Антуан Довгье с самого
начала апеллировал к ст. 138, которая
гарантировала свободу лицу,
замешанному в афере с фальшивыми
деньгами, если оно выдает правосудию
своих сообщников. Его позиция имела
законные основания. Но как в этом
случае следовало поступить с
Алексисом Шуваловым? «Если вы
пощадите Довгье, — заявил прокурор
Шарасс на последнем перед вынесением
приговора судебном заседании, — то
морально вы не имеете права осуждать и
Шувалова — последнее звено в этой
преступной цепочке».
Своеобразная
мораль.
Довгье
в конце концов был оставлен на свободе,
Шувалов был приговорен к 5-летнему
тюремному заключению условно.
Чеслав
Боярский не увидел бы свободы и при
более мягком приговоре. Он умер через
несколько месяцев.
|
